Великие композиторы-электронщики, которых необходимо послушать

Кого не хватает в вашей фонотеке, если вы интересуетесь электроникой? Вот шесть великих композиторов, которые сумели каждый по-своему связать традиционную музыку с синтезаторными технологиями.

Эдуард Артемьев

Выпускник хорового училища и Московской консерватории, поклонник Скрябина и Дебюсси, Артемьев страстно мечтал о новой музыке в пору, когда это было невозможно как минимум по идеологическим причинам. Судьба свела его с инженером-электронщиком Евгением Мурзиным, создавшим синтезатор АНС, аналогов которому в мире не было. Благодаря АНС Мурзин смог создать студию электронной музыки, в работе которой принимали участие Артемьев, Альфред Шнитке, Софья Губайдуллина и другие знаменитые композиторы. Именно тогда Артемьев написал первую музыку к фильму, именно туда он привел Андрея Тарковского, когда тот искал необычную музыку к «Солярису», там познакомился с группой «Бумеранг», с которой было записано несколько интереснейших работ. Видимо, там и возник собственный стиль Артемьева: соединяя яркие мелодии и богатое оркестровое звучание с многослойными электрнными тембрами и наслоениями, он создает живую, иногда невероятно сложную, но всегда близкую слушателю музыку, которую нет необхлдимости объяснять — недаром именно его мелодия из фильма «Сибириада» легла в основу композиции Resurrection, с которой отечественные электронщики ППК проникли в британский хит-парад. Сегодня Артемьев — один из главных кинокомпозиторов России, лауреат многих премий, чьи работы изданы во всем мире — гордится тем, что не продал ни один из своих синтезаторов и до сих пор использует их в работе.

Клаус Шульце

Юный рок-н-ролльщик, игравший в берлинских группах каверы на Rolling Stones и Procol Harum, был одновременно и студентом, изучавшим историю, философию и литературу. Это сочетание интересов привело его под крыло авангардных музыкантов-электронщиков Конрада Шнитцлера и Ханса-Йоахима Ределиуса: в созданной ими «лаборатории свободных искусств «Зодиак» Клаус познакомился с Эдгаром Фрёзе, одним из основателей знаменитой впоследствии группы Tangerine Dream. Заменив на один вечер их барабанщика, Клаус Шульце навсегда вошел в историю электронной музыки. Впрочем, в составе этом Шульце долго не задерживается: поняв, что должен сменить и барабаны, и гитару на что-то более всеобъемлющее, он погружается в стихию синтезаторов. Издав несколько альбомов «космической музыки», он идет дальше, создавая то, что потом назовут основой «Берлинской школы электроники» и станет краеугольным камнем музыки эмбиент. Он формирует стилистику обволакивающей, прозрачной музыки, соединяет жесткую электронику с рок-психоделией и позже с арт-роком, становится пионером цифровой записи, сочиняет оперы, погружается во все новые и новые стихии, понимая, что корни их — в старом: как не понять, что транс произрастает из той же психоделии? Поэтому техно и рэйв Шульце принимает с распростертыми объятиями, а молодые музыканты спешат выказать ему свое уважение. И оно заслуженно, тем более что маэстро ничуть не собирается успокаиваться: Шульце продолжает концертировать и записываться — в том числе с прекрасной Лайзой Джеррард из Dead Can Dance.

Китаро

Крестьянский сын по имени Масанори Такахаси в конце 1960-х заиграл рок-н-ролл, как и сотни других японских подростков. Однако именно ему удалось сперва соединить в группе Far East Family Band свойственные японской музыке мелодические и ритмические ходы с психоделией, а затем, после встречи с Клаусом Шульце, переключиться на клавишные и начать сольную карьеру. Масанори стал Китаро. Он путешествовал по Китаю, Индии, Таиланду, Лаосу, всюду впитывая звуки музыки. Потом он сплетет музыкальную традицию Востока с западной; не имея даже начального музыкального образования, не зная нот — и его альбомы Ten Kai/Astral Voyage и From The Full Moon Story становятся культовыми, фактически став краеугольным звуковым камнем нарождавшегося движения нью-эйдж. Сам Китаро этот термин не любит и предпочитает называть свою музыку «музыкой Китаро, не более того». Он утверждает, что она вдохновлена природой и что не слушает чужой музыки, чтобы она не оказывала на него влияние — но при этом выпускает на своем лейбле Domo Records альбомы музыкантов со всех концов света, близких ему по духу. Далеко не всегда это электроника: в каталоге лейбла есть работы тибетского духовика Наванга Кешога, мексиканского перкуссиониста Луиса Переза, американского пианиста и виолончелиста Дэйва Эггара и других артистов. Китаро бывал и в России — сперва в позднесоветское время, во время съемок документального фильма о Великом Шелковом пути, к которому он писал музыку, а в 2014 году — с гастролями.

Вангелис

Вангелис — один из тех троих греческих юношей, что в 1968-м в Париже создали  прогрессив-рок-группу Aphrodite’s Child, прогремевшую в Европе. Имя третьего, Лукаса Сидераса, читателю сегодня не скажет ничего, зато вокалиста, Демиса Руссоса, знают все. Но генератором идей и композитором был Вангелис Папатанассиу — в его сочинениях простые и понятные мелодии сочитались со сложными, иногда помпезными аранжировками, и электронные клавишные для таких задач подходили идеально. После распада группы он писал музыку для кино, баллотировался на место Рика Уэйкмана в группу Yes (сотрудничество не сложилась, зато сложилась дружба), а потом стал записывать сольные альбомы. Один из них, Heaven and Hell, сделал его сперва известным, а потом, когда фрагменты этой музыки попали в сверхпопулярный научно-популярный сериал Карла Сагана «Космос» — знаменитым. Он так и продолжал делить творчество на сольную и кинематографическую половины: в одной отвлекался на совместные работы с Андерсоном, в другой — получал «Оскары» и «Золотые Глобусы» за «Огненные колесницы» и «1492. Завоевание рая». Вангелис написал невероятный саудтрек к «Бегущему по лезвию», таинственным образом смирив пафос в пользу пронзительно-холодных мелодий гипотетического будущего. Сегодня он снова живет в Греции, сотрудничает со Стиной Норденстам и пишет музыку для NASA, сочиняет балеты и явно не собирается смирять свою торжественную электронную поступь.

Жан-Мишель Жарр

Про него стоило бы сказать: счастливчик. Русский еврей по бабушке, сын знаменитого композитора и участницы Сопротивления, он — после опыта участия в рок-группе — попал в Группу музыкальных исследований композитора и исследователя музыки Пьера Шеффера, где занимался неевропейской музыкой, но, увлекшись синтезаторами, ушел в электронику с головой. Писал музыку для реклам, телевидения, документального кино, словно собираясь с силами — а в 1976-м вышел его альбом Oxygene, и мир пал к его ногам. 80 миллионов проданных дисков — это что-то да значит, правда? В 1980-х музыка Жарра звучала из каждого второго утюга, и она того стоила. Каким образом он нашел ту самую чудесную точку равновесия между «космическими» завываниями и высококачественной поп-музыкой — непонятно, но ему это удалось. А уж когда он начал устраивать мегаломанские концерты на открытом воздухе — с сотнями участников, оркестрами, хорами — Жарр стал желанным гостем в любой столице. Он продолжал насыщать четырехчетвертные структуры сложнейшими сбивками, странными звуками, синтезированными голосами, но ценил и живой звук: для одного из соло в пластинке Revolutions Жан-Мишель позвал великого гитариста Хэнка Марвина из Shadows, например, и на концерте вывел к публике не анонимного музыканта, а того же Хэнка! В 1997-м Москва праздновала юбилей при деятельном участии Жарра. Ему почти 70, но он все такой же поджарый, любопытствующий парнишка в узких джинсах и кожаной куртке. Последний его релиз, двухтомник Electronica — плод совместной работы со старыми и молодыми героями рока и электроники в диапазоне от Винса Кларка и Армина Ван Бюрена до Гэри Ньюмена и Пита Тауншенда. Помимо этого, он занимается выпуском акустических систем — столь же вопиющих визуально, сколь и качественных. В общем, не умеет скучать человек.

Михаил Чекалин

О нем узнали во второй половине 1980-х, хотя сочинять музыку «основоположник симфонического нью-эйджа» и пионер русского эмбиента начал за добрый десяток лет до того. Лауреатство с ораторией, посвященной Ленину — и исключение из комсомола, работа клавишником в «Самоцветах» — и совершенно невероятная даже для 1988 года пластинка «Вокализ в рапиде», вышедшая на «Мелодии»; таких парадоксов в биографии Чекалина много. Впрочем, собственно биография его дискретна, согласно словам самого композитора («У меня нет биографии, есть только дискография»), зато на счету композитора многочисленные театральные и кинематографические саундтреки, аудиовизуальные перформансы и даже музыка, сочиненная к неформальным экспозициям профкома графиков на Малой Грузинской: вряд ли кто-то еще из советских композиторов в ту пору сознательно писал музыку для художественных выставок! В 1990-м его отметил журнал Billboard, но задолго до этого об одном из сочинений Чекалина благосклонно отзывался Святослав Рихтер. В 1990-х он работает с теевидением, но также дискретно и почти анонимно; выпускает концептуальные альбомы, оставаясь все таким же обитателем башни из слоновой кости и нонконформистом, каким был всегда. При этом за последних советских гожа он умудрился выпустить 14 пластинок на «Мелодии», а за последние годы Чекалиным написано столько музыки, что с ее выпуском не справляются компании одной страны: она выходит в Германии, США, Великобритании… Четыре назад американский лейбл Eurock выпустил антологию из 39 CD! «Шостакович электронной эпохи», как называют Чекалина на Западе, остается для России загадкой: в его творчестве, к сожалению, если и знакомом широкому слушателю, то по большей части анонимно. Последние его работы записаны на уникальном отечественном изобретении, музыкальном инструменте махавокс, который может воспроизводить любой произвольный музыкальный строй с любым шагом октавы и с любым количеством нот в октаве.